Здание таможни построили в конце прошлого столетия, когда британская корона с особым рвением охраняла свои прибрежные воды на юге, в особенности близ Корнуолла. Поначалу таможня занимала лишь пристань с пакгаузом да бараки на полпути между Дорсетом и Девонширом, но с годами расширилась, обросла торговыми лавками, конюшнями и постоялыми дворами. Однако основным занятием таможенников по-прежнему оставалась поимка контрабандистов, с которыми обходились крайне сурово. Высылали в колонии или отправляли на виселицу. Участь несчастных решал суд, вернее – жалкое его подобие.

Нейтан Тремейн не раз подумывал о том, что ему следовало родиться в прошлом веке, до того как таможенники умножились числом, обретя небывалую власть. В те времена контрабандные товары свободно разгружали на пристани в любой деревушке, и всегда находились желающие помочь смельчакам. Даже местные толстосумы охотно закрывали глаза на незаконный промысел, получая свою долю бренди или чая. Контрабандистам легко удавалось сбыть товар, не платя непомерные таможенные пошлины, а изрезанная скалами береговая линия Корнуолла была будто нарочно создана для провоза рома, бренди, чая и даже табака, которыми ловкие моряки по разумным ценам снабжали англичан, вполне законопослушных во всех прочих отношениях. В те счастливые годы горсточка таможенников, рассеянная по всему побережью, не представляла для контрабандистов угрозы. Однако времена изменились.

Теперь немногие храбрецы с трудом находили убежища, чтобы спрятать груз. Вездесущие таможенники выискивали даже подземные туннели, прорытые среди скал, и устраивали там засаду. Незаконным торговцам приходилось пробираться все дальше в глубь побережья, ища покупателей. Однако товары по-прежнему сгружались на берег или загружались обратно на судно, если контрабандисту случалось заподозрить, что его тайник обнаружила какая-нибудь пронырливая гулящая девица, готовая донести властям. Именно так и схватили Нейтана неделю назад. Его команда сбежала, бросилась врассыпную, словно стайка паршивых крыс. Сам же Нейтан остался на судне.

Он попался в западню. Таможенники заманили его в ловушку. И из подземелья, где его держали, еще никому не удавалось выбраться. Прикованный цепями к стене, Нейтан едва мог подняться на ноги или дотянуться до сидевшего рядом мужчины в кандалах, товарища по несчастью. В камере томилось четверо узников. Нейтан никого из них не знал, разговаривать ему не хотелось. Одного из арестантов, немощного старика, тюремщики оставили без оков. Он должен был передавать остальным заключенным оловянные миски с жидкой овсяной похлебкой. Но большую часть дня старик дремал. А когда его будили, приходил в ярость. Нейтану пришлось пропустить не одну кормежку из-за сварливого нрава старика.

Тремейн спал, когда за ним пришли. Открепив цепи от стены, стражники выволокли узника из камеры. Накануне из подземелья вот так же вытащили другого заключенного. Тот упирался, крича о своей невиновности. Больше его не видели. Нейтан не проронил ни слова, но в душе его закипал гнев. Когда-то и у него была возможность выбора, иные устремления и надежды; вся его жизнь могла сложиться по-другому. Он не пошел бы по этому пути, если б не смерть отца, Джори. Но одно решение влечет за собой другое, события нанизываются друг на друга, выстраиваясь в длинную цепь, и вот теперь он оказался в западне; его ожидает виселица или ссылка, пожизненная каторга.

Двое стражников, волочивших Нейтана, не позволили ему подняться – в кандалах он двигался бы слишком медленно. После долгого заключения под землей дневной свет на мгновение ослепил его, но арестант не смог прикрыть рукой глаза – мешали оковы.

Его втащили в просторный кабинет и швырнули на деревянный стул с высокой спинкой, стоявший напротив письменного стола. Роскошное убранство и богатая меблировка комнаты указывали, что мужчина за столом – важная персона.

На вид незнакомцу было около тридцати – лет на пять больше, чем самому Нейтану. Одетый в новенький, без единого пятнышка мундир с сияющими пуговицами, он с любопытством разглядывал молодого контрабандиста пронзительными голубыми глазами. Этот человек походил на аристократа. Младшие сыновья в знатных семействах нередко выбирали своим поприщем государственную службу.

Знаком отослав стражников, мужчина произнес:

– Я Арнольд Бердис, вернее, коммандер Бердис.

Нейтан удивился, что его оставили наедине с офицером. Должно быть, таможенники решили, что недельное пребывание за решеткой на одной овсянке ослабило пленника? Хотя кабинет наверняка находился в здании таможни, и кругом сновали вооруженные стражники. Нейтан мог бы без труда одолеть этого чинушу.

Его цепкий взгляд тут же заприметил старый дуэльный пистолет на крышке стола, лежавший здесь по весьма очевидной причине. Нейтан впился в него глазами, оценивая свои шансы добраться до оружия быстрее коммандера. Его остановила мысль, что в пистолете, скорее всего, только одна пуля. Нейтана могли бы спасти по меньшей мере две. Первая – чтобы пристрелить офицера, вторая – перебить цепь, сковывающую ноги. Впрочем, коммандера можно было захватить в заложники…

– Хотите бренди?

Наполнив один из двух бокалов, стоявших перед ним на столе, Бердис отхлебнул глоток.

– Одна из моих бутылок? – спросил Нейтан.

Коммандер усмехнулся уголком рта.

– Вижу, отчаянное положение не лишило вас способности шутить. Это что-то новое.

Щедро плеснув бренди в пустой бокал, он толкнул его в сторону арестанта. Нейтан поднес бокал к губам, и лязг цепей подтвердил правоту офицера: положение узника и впрямь было отчаянным. Однако коммандер, похоже, не уловил различия между шуткой и сарказмом. Нейтан лишь пригубил напиток, чтобы смочить пересохшие губы. Если Бердис надеялся, что спиртное развяжет пленнику язык, его ждало разочарование.

– А вы, Тремейн, крепкий орешек. Хотя ваша поимка была лишь вопросом времени. В последнее время вы стали небрежны. Или слишком безрассудны, на свою беду?

– А может, просто дошел до крайности?

– Неужели? Смею предположить, в этом моя заслуга?

– Признаю, упорство у вас звериное. Но я предпочитаю думать, что виновата женщина.

Как ни странно, Бердис рассмеялся.

– Все мы предпочитаем винить женщин. Однако мой осведомитель не носит юбок.

– Не назовете мне его имя? – Нейтан замер, затаив дыхание. Но коммандер не собирался откровенничать с арестантом. Его показное дружелюбие было лишь уловкой – он явно преследовал какую-то цель, и едва ли неожиданный вопрос мог застать его врасплох. Нейтан пока не догадывался, что у Бердиса на уме, но начинал понимать: коммандер играет с ним, как кошка с мышью. Возможно, это всего лишь извращенная прихоть человека, облеченного властью? Нейтан решил положить этому конец. – Меня хотя бы будут судить? – язвительно осведомился он.

Коммандер повертел в руках бокал, вдохнул аромат бренди и лишь затем поднял глаза на контрабандиста.

– У вас есть защитник?

– Я что-нибудь придумаю.

Бердис укоризненно поцокал языком.

– Похоже, вы не вполне понимаете серьезность своего положения, слишком уж вы беззаботны. Подобная отвага, конечно, достойна восхищения, но здесь от нее мало проку. Вы еще не поняли, что ваша жизнь всецело в моих руках? Думаю, вам стоит умерить сарказм, по крайней мере пока вы не узнаете, зачем вас доставили сюда.

Что это? Приманка? Нейтан начинал склоняться к мысли, что сегодня его не повесят. Но в душу ему вновь закрались подозрения. Если это не суд, а Бердис не судья и присяжные в одном лице, тогда какого дьявола тут творится? Нейтана поймали с поличным. У него нет защитника, и Бердис прекрасно это знал.

Нейтан откинулся на спинку стула.

– Что ж, продолжайте, сделайте одолжение.

– Я многого добился на этой службе, потому что взял себе за правило выяснять все досконально о тех, на кого охочусь, и должен признать, ваш случай показался мне весьма необычным.

– Во мне нет ничего особенного, коммандер.

– Напротив. Прежде вы вели совсем иную жизнь. Не преступали закон. Вы сменили не одно занятие и в каждом достигли немалых успехов, что удивительно для молодого человека вашего возраста. Никак не могли решить, чему посвятить себя?